Алла Дворжицкая. МОЙ ДРУГ ЮЛЬКА БРИНЕР

По нашему телевидению прошел сюжет: американцы отказываются от курения (боясь рака, прошла мода). Появилось на экране лицо известного американского киноартиста, «короля лысых», как его называли, — Юла Бринера. Он обращался к зрителям, убеждая их бросить курить. Наш комментатор сказал, что через несколько дней он умер.

Думаю, ничье сердце во всем Советском Союзе не содрогнулось так, как мое. Наша молодежь Бринера едва ли знает, а старшие, помнящие его по шестидесятым годам, по фильму «Великолепная семерка», могли вздохнуть: ушел хороший актер. Жалко!

А для меня... Для меня показался на миг Юля, Юлька, Юлий — лучший друг детства и отрочества.

Буйно сшиблась в нем кровь разных народов. Его дед по отцу — Юлий Иванович Бринер, швейцарец, был в молодости, по слухам, морским пиратом. Промышлял у берегов Японии и Дальнего Востока. Появился во Владивостоке с хорошим капиталом, женился на женщине из малочисленного северного народа, народил трех сыновей и трех дочерей; дал сыновьям хорошее образование, наградил их умом, энергией, коммерческими талантами, а дочерей женской мягкостью и привлекательностью.

Второй сын Юлия Ивановича — Борис Юльевич Бринер — стал отцом киноартиста Юла Бринера.

Борис Бринер учился во Владивостоке, дружил с гимназистками Марией и Верой Благовидовыми, с Ольгой и Верой Ломиковскими (мои мать и тетка).

Высшее образование сестры Благовидовы и моя мать продолжили в Петербурге. Мария Благовидова — в консерватории, мама и Вера Благовидова —  в медицинском институте. Видимо, Борис учился на горного инженера там же. Они встречались, и дружба продолжалась. Моя мама жила на квартире у Благовидовых.

Мария Благовидова, дочь пензенской повитухи Анны Тимофеевны и врача — русского крещеного еврея Дмитрия (отчество его не знаю), умная, своенравная, с сильным, волевым и гордым характером, обладала прекрасным оперным голосом.

Борис Бринер и Мария Благовидова поженились по страстной взаимной любви. Одно условие поставил Борис молодой жене: забыть об оперной сцене. Жизнь для семьи — и точка.

Наверное, сильно любила Маруся. Нелегко ей было отказаться от мечты об оперной карьере. Уступила. Молодые вернулись во Владивосток. У них родилось двое детей: дочь Вера и сын Юлий, четырьмя годами младше.

Казалось, ничто не предвещало распада семьи, но она рухнула.

Борис поехал по делам в Москву, встретился со своей дальней родственницей — Екатериной Ивановной Корнаковой — артисткой 2-й студии МХАТ. Нежданно-негаданно между ними возникло чувство такой силы, что Борис оставил любимых детей, жену и потребовал развода.

От этого удара гордая Маруся не оправилась до конца жизни.

Окружающие советовали ей срочно выехать в Москву, принять все меры, чтобы сохранить семью, но она ответила согласием на развод.

Бринеры были очень богаты. Борис хорошо обеспечил свою покинутую семью. Мария Дмитриевна вскоре выехала с детьми и своей матерью Анной Тимофеевной в Харбин. Родную страну покинула навсегда. Она была швейцарской подданной и выехала из Советского Союза вполне легально.

Мне довелось познакомиться с ними в первый день их приезда. Они сняли квартиру в том же доме, где жили мы.

Юле было лет пять-шесть, а мне на год больше. Протянул мне несмело лапку маленький, яркоглазый, веснушчатый мальчишечка — толстогубый и вихрастый. С это­го момента началась наша крепкая дружба.

Вера, сестра Юли, добрая, очень общительная, красивая девочка, была мне тоже очень близка.

Мы постоянно были вместе. Играли во все детские игры, зимой катались на коньках, летом Мария Дмитриевна (она не работала) возила нас купаться на реку Сунгари.

Началась пора учения. Поступила в гимназию Христианского Союза Молодых Людей (ХСМЛ) Вера. На следующий год я, еще на следующий — Юля. Верины учебники передавались мне, а от меня переходили к Юле.

Была у нас любимая «словесная» игра. Мы играли в голливудских киноартистов. У нас шли почти исключительно американские фильмы. Английские, французские, немецкие попадали редко. Открытки с лицами Дугласа Фэрбенкса, Мэри Пикфорд, Рудольфа Валентино, Рамона Наварро, Джоан Крауфорд, Клары Боу и многих других продавались везде. Мы сочиняли вслух свои сценарии. Основную нить вели мы с Верой. Наши герои и героини знакомились, влюблялись, ссорились, путешествовали, мирились, но в конце концов соединялись навек.

Юлька был мал для любовных коллизий. Они его еще не интересовали. Он придумал себе персонаж — мартышку Кикишку. Эта шкодливая, хитренькая, сообразительная особа (копия Юльки тех лет) то вылезала из-под стола, то прыгала с дерева и всегда вмешивалась в самый напряженный момент любовного диалога или трагического объяснения и сбивала нас с Верой с интересной темы.

В кино мы ходили тоже втроем. Юлька садился между мной и Верой. Его больше всего интересовал тогда моральный облик героев. С появлением каждого нового персонажа настырно шептал: а он плохой или хороший? И дергал, толкал то меня, то Веру. Мы, захваченные действием, зло огрызались: хороший, отстань (или плохой, смотря по нашему пониманию). Юлька замолкал на время, но вскоре опять толчок и требовательное: а эта плохая? Изводил он нас порядочно.

Какие концерты давала Мария Дмитриевна для своей и нашей семьи! Тетя Вера говорила: «Маруська звала сегодня. Будет петь. У нее настроение». Мы шли ее слушать. Она играла на рояле и пела арии из опер, старые роман­сы. Пела часами. Не только взрослые, а и мы, дети, сидели не шелохнувшись.

У Веры тоже оказался красивый, сильный голос. Она стала учиться пению и тоже давала концерты для нас.

Летом, в школьные каникулы, Бринеры жили на станции Чен. Взяли меня с собой. Чудесное было лето! Мы купались в небольшой речушке, возились с мышатами, крысятами, ловили бурундучков. Один здорово покусал Юльке руку. Складывали из камней печурки и сами варили варенье, благо ягод окрест было много.

Взяли меня Бринеры и в летнюю поездку в Дайрен (Дальний). Там мы играли в большой теннис. Увлекались отчаянно. Ссорились. Дрались. Вера в драках не участвовала. Выясняли отношения таким путем мы с Юлькой. Однажды я здорово отлупила его ракеткой, получила выговор от Марии Дмитриевны и очень переживала. Мне хотелось выглядеть хорошо в ее глазах, но не всегда получалось.

Уже где-то в старших классах приехал ко мне Юлий. Мы тогда жили уже в разных частях города. Был конец августа, и он приехал за учебниками, а мне хотелось поиграть. Юлька деликатно во­просил: дескать, давай сначала найди учебники, а потом... Но я уговорила его, что вре­мя терпит, а потом мы оба забыли… Он уехал без них. Больше он за ними не явился, а я вспомнила о своем промахе, когда уже вовсю катился учебный год. Стало так стыдно! Я страдала, корила себя и запомнила свое свинство на всю жизнь!

В 1933 году Вера закончила гимназию. Я перешла в выпускной класс. На Верином выпускном балу мне поручили сказать окончившим прощальную речь, но прощалась я в душе с моей любимой Верой. Уже знала, что вскоре они покинут Харбин и уедут в Париж, где Вера продолжит музыкальнее образование.

Их отъезд был для меня настоящим горем. Родной считала их семью.

С Верой мы переписывались, но не часто. Юлий почти не писал — он много и долго болел тогда. Связь между нами утончалась, но не рвалась, и я любила их по-прежнему.

Началась вторая мировая. Немцы рвались к Парижу.

Я была дома одна. Открыла дверь на звонок — и увидела высокого, плечистого, яркоглазого юношу с красивой, буйно вьющейся шевелюрой. Что-то знакомое проблеснуло в глазах, улыбке. …Юля! Юлька! Юлий!

Ему с Марией Дмитриевной еле удалось выехать из Франции. Вера раньше уехала в Америку.

Мария Дмитриевна не приехала в Харбин. Осталась в Дайрене у своей сестры Веры Дмитриевны. Наверно, не захотела встречаться с бывшим мужем,

Отец Юлия — Борис Юльевич уже порядочно лет жил в Харбине со своей второй женой Екатериной Ивановной. Был швейцарским консулом, принимал участие в управлении фирмой Бринер и К^о, принадлежавшей всей, довольно многочисленной семье Бринеров.

Большое путешествие к нам из Парижа Юлий с матерью предприняли не для удовольствия. Надо было лично утрясти многие материальные вопросы с Борисом Юльевичем. Он по-прежнему содержал всю их семью. Мария Дмитриевна никогда не работала, а дети учились. Теперь им предстоял переезд в Америку.

Для Бориса Юльевича много значило, что Юлий наконец признал его вторую жену. До последнего времени она была для Марии Дмитриевны и Веры с Юлием только злой разлучницей.

Устроив дела, Юлий уехал из Харбина навсегда. Из моей жизни — тоже.

До меня стали доходить ве­сти, что киноактер Юлий Бринер стал недоступен для бывших земляков, соучеников (а их много живет в Америке и в Австралии). Юлий отказывался общаться с друзьями детства! Добрый, отзывчивый Юлька! Я терялась в догадках, хотела написать ему, но гордость помешала — вдруг не ответит!

Когда прошел у нас его фильм «Великолепная семерка» и у него появилось много поклонников в нашей стране, я не выдержала. Написала о нем резкую и злую статью в «Советском экране», обвиняя его в отсутствии корней...

Мне хотелось «подначить» Юльку, бросить ему вызов, как в детстве. Почему не скажешь, что родился во Владивостоке? Что крещен в православной церкви, что первый твой язык русский? Почему молчишь о матери, бабушке (Бабе Яге, как они с Верой звали ее в детстве). Бабушка была красавица в молодости, я видела ее дагерротип, она себя сама так окрестила для внуков. Умная, своеобычная пензенская акушерка. Написать о них, рассказать — значит вызвать из небытия их образы. Неужели они не заслужили этого?

Статью подписала фамилией Светланова (это был мой многолетний театральный псевдоним). Пошли отклики как из нашей страны, так и из Америки. Двоюродная сестра Юли Ирина Бринер написала мне из Нью Йорка, пожурила за недобрую, несправедливую, по ее мнению, статью о Юле: «Он много делает для нас с мамой и для Екатерины Ивановны (Бориса Юльевича уже не было в живых). Добавила: «Еще не хватало, чтобы он вас забыл!».

Нам, его бывшим друзьям, не нужно было от него ничего, кроме ласкового привета, слов: а помнишь?

Мой вызов принят не был. Каменное молчание. Я злилась на Юльку так же силь­но, как любила его когда-то.

В секунды, когда подрагивало на экране телевизора его жестоко изменившееся лицо с уже умирающими глазами, я невольно шептала: Юлька, Юлька, вот как мы прощаемся с тобой…

Да будет земля пухом талантливому американскому артисту Юлу Бринеру, уроженцу города Владивостока Юлию Бринеру, другу моего детства Юльке...

Источник: газета «Магнитогорский рабочий» от 14 июля 1990 года