Людмила Зыкина. ВЛАДИМИР ЗАХАРОВ

Владимир Григорьевич Захаров, крупнейший музыкальный и общественный деятель страны, вывел меня на профессиональную сцену, сделал артисткой. Поэтому годы, проведенные в хоре имени М. Пятницкого, музыкальным руководителем которого он был более двух десятилетий, самые дорогие и, наверное, самые важные для меня.

Отношение его ко мне было по-отечески теплым и трогательным — от самого первого, радостного дня, когда он, заговорщически подмигнув Петру Михайловичу Казьмину, допустил меня к конкурсу, и до того, самого грустного, когда я прощалась с ним, расставаясь с хором.

Помню, как после смерти моей мамы он подошел, ласково обнял за плечи:

— Чем тебе помочь?

А тут, как на грех, пропал голос — вероятно, от нервного потрясения, от первой настоящей беды. И я не то чтобы петь, даже говорить громко не могла. Два месяца Владимир Григорьевич не хотел верить, что я потеряла голос, звал врачей, подбадривал, поддерживал, как мог.

В его характере проявлялось много хороших качеств: с одной стороны, это требовательность, серьезность, озабоченность, с другой — открытость, простодушие, доброта. И во всем этом — какая-то особая самобытность. Он как бы аккумулировал в себе лучшие черты российского народа. И такими же народными были его произведения.

Выходец из шахтерской семьи, он начинал свой путь в гуще рабочей жизни, и искусство народа еще задолго до того, как определилось художественное призвание будущего композитора, оказало громадное воздействие на его впечатлительную натуру, на формирование таланта.

К содержанию

Захаров как композитор создавал произведения в различных музыкальных жанрах. Он писал крупные оркестро­вые сочинения, фортепианные пьесы, романсы. Но с наибольшей силой дар самобытного художника проявился в песнях, каждая из которых — жемчужина в золотом фонде советской музыкальной культуры. Захаров был непревзойдённым знатоком народной многоголосой песни и умело сочетал в ней лучшие традиции хорового искусства с современным пониманием его. В результате появлялись на свет выдающиеся произведения, отмеченные неповторимым захаровским стилем.

Всего он написал не так уж много песен — не более ста.

Но зато какие песни! И как не похожи они были друг на друга! Каждая «песенная картинка» решалась в индивидуальном творческом ключе. Он постоянно совершенствовал голосоведение, отшлифовывал каждый такт, выверял гармонию, ритм, инструментальное сопровождение. Его ху­дожественное мастерство сродни таланту русских народных умельцев, выпускающих из рук своих диковинные по чи­стоте, тонкости и красоте произведения.

Захаров искал новое всю жизнь. Его воображение за­хватывали самые различные темы и формы их воплощения! Кто не знает каскада лирических, величальных, шуточных захаровских песен! Мелодический дар, безукоризненное владение интонацией, песенным напевом позволили композитору взять высоты, прежде никем не достигаемые. В соавторы Захаров брал М. Исаковского, А. Твардовского, С. Михалкова. Он отлично понимал ценность образного и вдохновенного поэтического текста и всегда стремился подчинить поэтический строй песни своему музыкальному замыслу. Часто Владимир Григорьевич видоизменял стихи для песен, переставлял строки, допуская повторы отдельных слов или даже слогов. При этом они не теряли подлинной оригинальности, сочности и свежести содержания. Захаров был чрезвычайно требователен к поэтическому произведению и отбирал для себя только то, что отвечало его вкусу и наклонностям. «Он мог даже иной раз положить на музы­ку и не первоклассный текст,— писал М. Исаковский в воспоминаниях о Захарове, — но никогда не взял бы стихов, чуждых ему по своим художественным качествам. Поэтому он легко мирился с тем, что некоторые мои стихи, почему либо не увлекавшие его, попадали к другим композиторам. Но очень сожалел, что не написал в свое время песни "Расцветали яблони и груши"».

Захаров считал песенное искусство «большой ответственной трибуной». Вот почему он относился к нему чрезвычайно строго, ответственно, не терпел скороспелости. Поэтому-то из-под его пера не вышло ни одного незавершен­ного, сырого произведения. В год он писал две-три песни, лишь иногда больше. Но всегда писал легко, заразительно, как правило, несколько вариантов. Бывали случаи, когда песня «не шла» и исполнение ее оставляло желать лучшего. Тогда она безжалостно возвращалась на письменный стол для доработки, а в иных случаях и в ящик стола — «для архива».

Ему не требовались какие-то особые условия для творчества, он был человеком, для которого слово «надо» имело глубокий смысл. В 1941 году Советская Армия самоотверженно сражалась с фашистами на всех фронтах. В тылу у врага действовали партизаны. Песня раздольная, русская, широкая, в которой была бы боль и скорбь за родную землю, ненависть к врагу и уверенность в победе, позарез нужна была воинам. И они ее получили. В вагоне-теплушке, спи­санном за непригодность к эксплуатации и стоявшем в тупике на станции Свердловск, ночью, при свете коптилки, Захаров написал музыку к только что полученным от Иса­ковского стихам, посвященным партизанам. Наутро он уже с хором, выступавшим на оборонных предприятиях, в гос­питалях, разучивал новую песню. Так родилась легендарная «Ой, туманы мои», ставшая подлинным выразителем чувств народа, его мечты. К подобным песням можно смело отнести и такие захаровские шедевры, как «Шел со службы пограничник», «Русская красавица», «Дайте в руки мне гармонь», «Зелеными просторами» и многие, многие другие.

Когда Владимиру Григорьевичу говорили, что его та или иная песня заслужила всенародное признание, он обычно отвечал:

— Даже лучшие песни мы не имеем права называть народными до тех пор, пока они действительно прочно не войдут в парод, не будут признаны им, не выдержат испытание временем.

Песни Захарова выдержали такое испытание и стали поистине массовыми, народными в самом высоком смысле этого слова.

К содержанию

Творчество Захарова долгие годы было связано с хором имени М. Пятницкого.

Песенная стихия хора увлекла талантливого композитора, и он, очутившись в ее круговороте, сумел поставить хор на одни уровень с лучшими профессиональными музыкальными коллективами мира.

Нелегко ему пришлось поначалу. Любые новшества встречались в штыки, культура исполнителей не бог весть какая, дисциплина тоже не образцовая… Но Захаров нашел ключики к сердцам хористов, заразил их своими песнями. Покоряло и личное обаяние Владимира Григорьевича, его нельзя было не любить и не уважать.

Репетиции его были особого рода. Он беседовал по душам, «за жизнь», об искусстве, о песне и затем как бы незаметно, специально не настраиваясь, предлагал одну, вторую, третью песню, обсуждал их еще и еще раз и делал необходимые выводы. Его непринужденность в процессе работы способствовала тому, что нелегкий подготовительный труд приносил исполнителю удовольствие, радость.

Владимир Григорьевич отличался изумительным тактом, никогда не перебивал собеседника ни в разговоре, ни во время пения. А только потом делал замечания, разъяснения, вносил поправки.

Захаров тщательно обрабатывал все детали хоровой и инструментальной фактуры, добиваясь богатства и наполненности звучания. Он писал мелодию так, что певцу или певице хотелось ее петь, показав в ней все возможности своего голоса. Вот почему песни Захарова исполнялись всегда с охотой.

Композитор вносил в них множество поправок и изменений даже после того, как они звучали со сцены. Бывало и так. Принесет он ноты, а солисты хора говорят: не поется, музыка холодная.

— Сами вы холодные, придиры, — полушутя-полусерь­езно бурчал Захаров, но поты забирал домой на переработку. И на следующий день приносил новый вариант, который снова браковался ведущими исполнителями. Так проходило немало дней, репетиций, прежде чем песня появлялась на свет, обретая популярность.

Теперь с «высоты прожитых лет» я вправе сказать, что мое приобщение к русской песне началось с участия в хоре Пятницкого. У Захарова я училась постигать «подходы» к песне, отбирать выразительные средства в соответствии с образным строем произведения. Всякому ученику всегда полезно заниматься с опытным наставником.

Вот он ушел с концерта мрачный, недовольный. Значит, завтра на репетиции будет «разнос».

— Вы же не пели, а вчерашнюю прокисшую кашу ели. Вам и есть не хочется, а надо, заставляют. Так вы и пели, с кислыми физиономиями.

Захаров считал, что, если хорист внутренне не настроен на то, чтобы раскрыть «мудрость» песни, в его исполнении она не станет настоящим художественным творением.

Подчеркивая необходимость громкого звучания, он иногда заставлял:

— Спойте так, чтобы милиционер на площади Маяковского услышал.

К содержанию

Мужественный и вовсе не сентиментальный человек, Владимир Григорьевич, слушая иные народные песни, с трудом мог сдержать слезы.

Как-то Владимир Григорьевич Захаров неожиданно изъял из программы одну из популярных и любимых им песен «Зеленая рощица». Все недоумевали, а он отказы­вался объяснить, в чем дело. Только некоторое время спустя признался художественному руководителю Государствен­ного хора имени Пятницкого П. М. Казьмину, что в те дни песня так глубоко трогала его душу, так волновала, что он просто не мог ее спокойно слушать.

И все же Захаров не уставал повторять, что русская народная песня требует эмоциональной строгости, что ей чужды слезливость и надрыв.

Напряженно и плодотворно работал Захаров над фольклором. Видный советский музыковед И. В. Нестьев так пи­сал о маститом композиторе: «Все его творчество неразрывно связано с русским крестьянским фольклором в его чистом, неприкрашенном виде… Если у А. В. Александрова русский колорит передан в обобщенном, классически усто­явшемся характере, то стиль В. Г. Захарова стоит ближе к живым народным первоисточникам: это сочный и цвети­стый, подлинно концертный строй деревенской песни с ее свободно льющейся подголосочной тканью».

Владимир Григорьевич часами слушал песни в исполнении народных певцов и лучшие записывал. На основе этих записей появился уникальный сборник «Хор имени Пятницкого. Сто русских народных песен». В этой работе принимал участие и П. М. Казьмин. И вот что примеча­тельно. Долгое время Захаров не решался обрабатывать народные песни. Бесконечно преданный фольклору и оча­рованный им, он словно боялся прикоснуться к этой худо­жественной святыне. Но все же пришел к выводу, что это необходимо и внесет новые краски в звучание хора и ор­кестра, даст стимул для художественного роста коллектива, пополнившегося к тому времени танцевальной группой и ансамблем народных инструментов. К тому же большинство песен сохранилось в одноголосной записи, а для хоро­вого исполнения они нуждались в многоголосном обогащении. «Обработка песен для такого коллектива, как наш, требует особого подхода, — говорил Захаров на одном из совещаний руководителей крупнейших хоров страны. — Я имею в виду не только тесситуру, диапазон хоровых групп певцов, певиц и целый ряд специфических особенностей хора. Обработка песни должна отвечать стилю хора, его исполнительской манере. Мы стараемся обрабатывать песни, не забывая о выразительной силе подголосков». При этом Захаров внимательно изучал текст, во всех случаях исходил из образа песни, се мелодического, ладового строя, ритмики. Владимир Григорьевич подчеркивал, что обработанная песня должна звучать не хуже, а лучше необработанной, не выпадая при этом из «стиля»:

— Алмаз уже есть, он существует помимо нашей воли. Его надо очень осторожно и с любовью огранить, тогда вы получите играющий всеми цветами радуги бриллиант.

Примером такого подхода может служить обработка Захаровым народной песни «Горят, горят пожары». Из нее были убраны длинноты, композитор нашел более сжатый и жизнеутверждающий вариант, подчеркнувший ее былинность. Для облегчения восприятия песни был изменен му­зыкальный «расклад»: сначала вступление, затем два куп­лета в виде запева для одного голоса, далее всем хором, потом снова соло и в конце опять два куплета хором. Голо­совой контраст «заострил» мелодические и смысловые акценты песни. От такой творческой обработки она только выиграла.

После Захарова я редко встречала талантливые аран­жировки народных песен. Может быть, ближе всего к нему был К. И. Массалитинов, обладавший талантом и тонким вкусом инструментатора, умевший сохранить самобытный характер песни в сочетании с новыми интонациями.

Сделанные Захаровым обработки старинных песен также вошли в сокровищницу советской музыки.

И бесспорно справедливы слова, высеченные на памятнике, установленном на могиле В. Г. Захарова на Новодевичьем кладбище в Москве: «Я любил свой народ, я служил ему».

Людмила Зыкина. На перекрёстках встреч. М., 1984

К содержанию