Н. Михайловская. БОРИС МОКРОУСОВ. Заключительный период творчества

Есть большая группа песен, в которых отчетливее, чем где бы то ни было, Мокроусов предстает перед нами лириком. Именно в них определились наиболее характер­ные черты стиля композитора, определилась мера его самобытности. Вот почему эти песни можно, пожалуй, назвать основными в творческом наследии Мокроусова. В них композитор нашел своего героя — героя нашего времени. Он во многом похож на автора. Композитор, вышедший из рабочей среды, не просто понаслышке знал быт городской окраины. Он сам жил жизнью заводско­го поселка, тонко ощущал ее своеобразную романтику, характер взаимоотношений людей, склад их мыслей и чувств.

Из этой среды композитор взял своего героя — он порой не очень красивый, но добрый, скромный, рабо­тящий и простой. Кто не знает этого парня со светлым взглядом и открытой душой, тихого и безобидного в жизни, но способного на подвиг, на самоотречение в ре­шительную минуту?

С такими «парнями из нашего города», «с нашей улицы», «с нашего двора», со всеми их переживаниями — радостями и горестями, — мы познакомились в довоен­ные и первые послевоенные годы на экранах кино, сце­нических площадках, в радиопередачах, книгах.

В повседневных думах и заботах, поступках и делах раскрывалась душевная красота и щедрость этого парня-труженика. Искусство снова и снова пристально вглядывалось в него, пытаясь разгадать, в чем же сила такого человека, часто неприметного в жизни, сила, позволившая ему выстоять и победить в недавней жесточайшей схватке с врагом.

Борису Мокроусову удалось воплотить этот образ в музыке и раньше, и лучше, чем многим другим его това­рищам по перу.

Вот группа песен, которую хорошо представляет зна­менитая «Сормовская лирическая» (сл. Е. Долматовско­го). Сюда можно отнести песни «С гитарой иду я поселком рабочим» (сл. Ю. Каменецкого), «Давай сегодня встретимся» (сл. С. Смирнова), «Идет рабочий класс» (сл. М. Лисянского) и др.

Есть общее в содержании этих песен. Они наполнены мечтательным настроением и ведут нас в мир лирических переживаний героя. Выражение чувств в них — сдержан­ное. Герой прячет свои чувства где-то в глубине от лю­бимой, боясь открыться, подойти и оказаться навязчи­вым, но он доверчиво делится своими переживаниями со слушателями, зная, что его поймут.

Житель рабочей окраины, может быть уже и потом­ственный, он сохранил прочные связи с землей: живут в нем отголоски сельского быта, звучание деревенских песен, любимых в народе инструментов. Все это — и его родное.

Чрезвычайно интересно, как все эти связи и опосре­дования сказываются в музыке. Большинство песен, объединяющихся вокруг «Сормовской лирической», также написано в темпе умеренного вальса. Но как изменились его жанрово-стилистические черты! Очень мало осталось в нем от салонных вальсов или вальсов город­ских парков. А если что-либо и сохранилось, то как бы отходит на задний план, уступая место новым элемен­там, подчиняясь им.

В «Сормовской лирической», например, нет той утон­ченной поэтичности и безысходной печали, которые столь характерны для «Осенних листьев». Музыка «Сормовской» более «заземлена». Во все элементы му­зыкальной речи, и прежде всего в ритмо-интонационный строй мелодии, проникают новые для жанра черты. В ней — распевность, идущая от народной песни, и одно­временно как бы утверждающая себя активность — вы­ражение скрытой напористости характера:

В фортепианном сопровождении слышатся обороты и ритмы гармошечных переборов.

С новой модификацией того же образа мы встре­чаемся в песне «Вологда» (сл. М. Матусовского) и осо­бенно в «Песенке влюбленного пожарника» (сл. С. Смирнова). В «Вологде» раскрывается «новая ступень» развития чувства, слышится большая уверенность в себе и в любимой: «...знаю точно, где мой адресат...». Снова вальс, но структура и характер его иные. С помощью остроумного решения — нарочитого повтора отдельных слогов:

Где же моя темноглазая, где?
В Вологде-где-где-где, в Вологде-где...

композитору удается передать в музыке нетерпение ожидания встречи с любимой. Уже в этой песне проскальзывают элементы юмора. Но, пожалуй, здесь они содержатся пока главным образом в тексте.

В «Песенке влюбленного пожарника» шутливая инто­нация текста проникает и в музыку. Причем герой сам подтрунивает над собой, стремясь скрыть свои пережи­вания от других, не дать обнаружиться тревожащим его чувствам:

Потерял он покой,
На себя махнул рукой,
Ой, как трудно человеку
В ситуации такой!

Однако слушателя не обманывает эта игра. Он пони­мает, что за показной бесшабашностью герой пытается скрыть чувства истинные и серьезные. Его усиленные по­пытки выпятить собственную нескладность и неудач­ливость и скрыть за ними робость и неуверенность вызы­вают добрую улыбку.

Еще в 30-е годы характерной чертой песенной поэзии (ранее других у М. Исаковского) становится введе­ние в народную речь специфических «официальных» и «ученых» словечек и выражений, входивших в жизнь. В одних случаях этот прием вносил в живую разговорную речь оттенок юмора, столь свойственного русскому человеку, в других — подобные выражения в общем контексте звучали серьезно, отражая черты нового быта, закрепившиеся в сознании людей. Не раз этим приемом пользуется в песнях и Мокроусов. В частности, есть такая «ситуация» в приведенных выше строках «Песенки влюбленного пожарника». Подобные специфические словечки встречаются в припеве той же песни:

Нет дыма без огня,
Ты в сердце у меня,
И я как таковой
Буквально сам не свой.
Ты ласточка моя,
Ты зорька ясная,
Ты, в общем, самая
Огнеопасная!

В музыке песен этого рода чаще, чем в группе, воз­главляемой «Сормовской лирической», слышны и интонации, характерные для городского музыкального быта, более «чувствительные» и эстрадно-танцевальные одновременно. Внутреннее состояние героя выражается откровеннее, порой даже утрируется. «Непонятливые», как бы «глуповатые», жалующиеся интонации в мело­дии, «тяжкие вздохи» коротких фраз — весь строй музы­ки вызывает ассоциации с определенным типажом, взя­тым из жизни. Это, так сказать, представитель комиче­ской пары, всегда сопутствующей героям лирическим. Человек простецкий, не очень-то везучий, но добрый. Он всегда готов прийти всем на помощь, он ждет и верит, что непременно встретит того, кто сумеет разглядеть за не очень представительной внешностью его большое и отзывчивое сердце.

К содержанию

Эстрадно-танцевальное начало, как выражение ни­чем не сдерживаемой радости, становится ведущим в та­кой песне, как «Хороши весной в саду цветочки». Здесь уже не мечта, не надежда, а обретение. Примечательно, что и в легком жанре Мокроусову удается сохранить определенный национальный характер музыки.

Процесс сближения культуры города и деревни шел быстро. Не только бывший крестьянский паренек приходил на завод и поселялся на рабочей окраине, принося с собой в город любимую гармонь, родные деревенские песни. Не менее интенсивно проникала в село городская песня. Возвращались в деревню солдаты, побывавшие в разных уголках своего государства и в других странах, агрономы и механизаторы, учившиеся в городе; приезжа­ла работать городская молодежь, приезжали артисты, выступавшие в сельских клубах. Все они несли с собой, помимо знаний и книг, еще и частицу городской музыкальной культуры. А еще раньше она начала входить в жизнь села с помощью радио, грампластинок, кино­фильмов.

Это характерное явление советской жизни также нашло отражение в песенном творчестве Мокроусова. Очень близко к песне рабочей окраины стоят новые песни села. И герои их похожи, они ведь родные братья. Разница лишь в том, что в основу песен первой группы положена музыка городского быта, вбирающая отдель­ные признаки крестьянской песни, а музыкальную осно­ву сельской песни составляет песня народная, пронизан­ная элементами городского музыкального быта.

Во главе ряда мокроусовских «песен села» стоит «Одинокая гармонь» — родственница «Сормовской лири­ческой». И здесь есть авторское указание: «в темпе вальса», но танцевальность еще более, чем в «Сормов­ской лирической», завуалирована. В мелодии преобла­дает спокойное движение. В аккомпанементе — нетороп­ливый бег непритязательных гармошечных переборов. Мерность ритмов и особенности мелодической линии придают музыке плавность, распевность. Мелодия начи­нается с характерного выразительного запева, идущего по ступеням трезвучия. Такое начало очень распространено и в русской народной песне, часто встречается и во многих замечательных песнях советских композиторов, аккумулирующих типические черты национального музыкального мышления. (Можно напомнить всем извест­ную народную русскую «Дубинушку», «Подмосковные вечера» В. Соловьева-Седого и многие другие песни раз­ных авторов.)

По музыкальной образности, по эмоциональной ха­рактеристике героя к песне «Одинокая гармонь» близко стоят и другие популярные песни Мокроусова: «Вьется вдаль тропа лесная» (сл. Н. Лабковского), «Костры горят далекие» (сл. И. Шамова). Но в них свои приметы, идущие от специфики содержания. Так, например, в пес­не «Вьется вдаль тропа лесная» каждая фраза начи­нается с синкопы (перенос ударения на слабую долю такта). Эти «толчки» как бы подчеркивают решимость героя, его настойчивый характер:

Буду здесь всю ночь без сна я
Ждать с тобой свидания.

Деревенский аналог песенки «Вологда» встречается в песне «Мы с тобою не дружили» (сл. М. Исаковского) — из радиопостановки «Поддубенские частушки»; ее герой уверен в себе и не лишен чувства юмора.

Наконец, хорошо известный персонаж Курочкин из спектакля (и фильма) «Свадьба с приданым», со своей очень популярной песенкой «Хвастать, милая, не стану» (сл. А. Фатьянова), по характеру — родственник влюб­ленного пожарника, вобравший в себя и черты героя песни «Вьется вдаль тропа лесная»:

Обо мне все люди скажут:
Сердцем чист и не спесив,
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?

....................................

Я работаю отлично,
Премирован много раз,
Только жаль, что в жизни личной
Очень не хватает вас.

В музыкальной характеристике Курочкина выражено простодушие, стремление показать себя, любовная тоска и вместе с тем желание утвердить чувство собст­венного достоинства. Здесь еще более тесно переплета­ются интонации, идущие от двух источников — музыки городского и музыки деревенского быта:

К содержанию

Наиболее богаты и разнообразны по содержанию и характеру песни Мокроусова, которые условно можно объединить общим названием «девичьи лирические». Пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Лирические излияния, самораскрытия, особенно в музыке, в песне, больше чем кому бы то ни было свойственны девушке. Так было в народной песне, так осталось и в музыке про­фессиональной. Кто больше девушки ждет и надеется, и томится, верит и не верит, мечтает и любит и особенно больно переживает разочарование? Разнообразны де­вичьи песни — радостные, чаще печальные, песни-мечтания, песни-надежды, песни-сетования или веселые, зади­ристые частушки — утверждение горделивой уверенности в себе.

Уже сложилась и жила в это время (40—60-е годы) традиция девичьей лирической песни и в советской музы­ке. Достаточно вспомнить песни И. Дунаевского «Ой ты, сердце» или «Без любви на свете грустно, а любить еще трудней» и многие другие, появившиеся еще в довоенную пору.

Традиции народной и советской массовой песни пере­плелись и обрели новые качества в девичьей лирической песне Б. Мокроусова. Композитору удалось вылепить обобщенный и конкретно зримый образ, раскрыть обаятельные черты русской девушки, которая под стать парню, мечтающему о ней. Теперь она уже не та, что раньше. Мир ее неизмеримо расширился, она заняла до­стойное место в жизни. Она не спешит выйти к «хороше­му дружку в назначенный срок», потому что учится: «Свиданье забыто, над книгой раскрытой склонилась подруга...» («Сормовская лирическая»). Она отлично работает, нередко по достижениям в труде опережая мужчину. Наконец, она наравне с ним прошла тяжкими дорогами войны:

Только я другой тебя запомнил:
В сапогах, в шинели боевой.
Ты у нас в стрелковом батальоне
Числилась по спискам — рядовой.
О тебе кругом гремела слава,
Ты прошла огонь, чтоб вольно жить...
(А. Фатьянов. По мосткам тесовым)

Но она не утратила красоты, тонкости и силы души.

Собственно, с этим образом мы уже встречались, рас­сматривая связи мокроусовского творчества с русской народной песней. Различные стороны характера, душев­ные состояния героини раскрывались в песнях «Всегда ты хороша», «Шумят, шумят березы» и др.

В песне «Вечерком на реке» (сл. С. Острового) чувство тоски неожиданно сливается с насмешливой ин­тонацией— так героиня скрывает свою девичью гор­дость и ранимость. Сложное внутреннее состояние находит выражение и в музыке: обороты, идущие от народ­ной лирической песни, соединяются в ней с ритмами и попевками мягких приволжских частушек.

Те же элементы: привольный запев русской протяж­ной песни, мягкие обороты лирической, плясовой задор частушки — соединяет Мокроусов (правда, менее удач­но) и в песне «В первый раз со мной такое» (сл. Ю. Каменецкого).

Оживленная, шутливая интонация частушки просве­чивает в песне «Мой любимый за рекой» (сл. А. Софронова).

В песне «Не знала я» (сл. И. Казакова) горечь разо­чарования в любимом нашла музыкальное выражение в интонациях, идущих от народной песни-жалобы.

Сдержанная страстность старинного романса, впи­тавшего в себя интонации цыганской песни, строй ее чувств и характер их выражения слышатся в песне «Встречать зарю не приходи» (сл. В. Малкова). В ней отчетливо видны и связи с национальным русским мелосом.

Есть еще один пласт русского народного музыкально­го творчества — это песни-мечтания о лучшей доле, о глубоком и сильном чувстве или песни, в которых раскрываются широта и благородство русской души, уме­ние видеть красоту окружающего мира и восхищаться ею. Достаточно назвать такие несхожие песни, как «Бродяга», «Ах ты, сад, ты мой сад», «Степь да степь кругом». Несмотря на различие содержания, есть общее в их музыкальном строе, прежде всего то, что опреде­ляет их национальную принадлежность. Всем им свой­ственна степенно развертывающаяся мелодия, простей­шие, предельно ясные гармонии. И служат они выра­жению главного — мужества, духовной красоты человека, более всего ценящего свободу и неодолимо рвущегося к ней. В таких песнях (даже если они полны драматизма, как песня «Степь да степь») всегда звучит убежденность в том, что мечта о счастье сбудется, если не для тебя самого, так для человека, который дорог тебе.

По духу и настроению, по музыке этим песням близки некоторые из сочинений Мокроусова. В частности, тесно связана с этим пластом фольклора песня «Над покосами гаснут зарницы» (сл. Л. Кондырева). Но есть в ней при­мечательная особенность: это песня о реально сбыва­ющейся мечте. Поэтому в ее музыкальной образности появляется новый оттенок: здесь нет напряженности и драматизма, столь свойственных многим старым песням; спокойное вальсовое движение придает знакомым чертам мягкость и пластичность, хорошо отвечающие состоянию ничем не омраченной мечтательности.

К так называемым девичьим лирическим песням Мокроусова можно отнести также песни: «Первая лю­бовь» (сл. М. Вершинина), «Возраст призывной» (сл. Н. Лабковского), «Ясной ночкою» (сл. Е. Долма­товского), «Я за реченьку гляжу» (сл. В. Малкова и Г. Строганова). И в этих сочинениях нашел отражение процесс, который мы наблюдали в мужских лирических песнях: взаимопроникновение и слияние интонационных пластов, идущих от народного крестьянского мелоса и городской лирики. «Назначай поскорее свидание» (сл. С. Смирнова) — это, если можно так сказать, женский вариант «Одинокой гармони». Очень много родственно­го в стилистике и в настрое этих двух сочинений. Герои­ня этой песни словно «подхватывает» настроение «Оди­нокой гармони». Начинает казаться, что ее-то именно и искал молодой гармонист.

Особенно ощутима «мокроусовская» интонация в одной из лучших его песен — «Чует сердце мое что-то» (сл. Н. Глейзарова). Эта песня — одна из кульминаций девичьих лирических, да и всего песенного творчества композитора. Героиня полна ожидания любви. Да, она некрасива. Но образ, созданный Мокроусовым, вызы­вает и сочувствие, и уважение: в музыке раскрывается душевная красота и цельность. Композитор заставляет нас верить, что эта девушка непременно встретит чело­века, достойного ее:

К содержанию

Могут спросить, что же все-таки качественно нового несут в себе песни Мокроусова, если почти в каждой из них обнаруживаются те или иные связи с прошлым?

Такие связи никогда не были слабой стороной искус­ства, напротив, они придавали почвенность произведе­нию, делали его особенно сильным, если только автору удавалось подойти к традициям творчески и, развив и переосмыслив их, выразить свое видение мира. Вот и в песне «Чует сердце мое что-то», написанной, казалось бы, в традициях русской народной и советской лириче­ской песни, есть новое. Оно — в мироощущении, которое автору удается передать всем строем музыки: напря­женной пластикой мелоса, взволнованными «всплеска­ми» аккомпанемента. Перед нами новый человек — внут­ренне более независимый и свободный.

Лирическая песня оказалась особенно близкой твор­ческой индивидуальности композитора. В ней полно и многогранно выражается мироощущение художника, отчетливо выявляются различные линии творческих поисков Мокроусова, обнаруживаются различные ветви народно-песенных истоков, питавших его музыку. Мож­но сказать, что в лирических песнях обобщаются наибо­лее характерные черты творческого стиля композитора.

Своеобразное обобщение поисков композитора, шед­ших по разным линиям, можно усмотреть в сочинении «Песня посвящается моя» (сл. Я. Хелемского). В свое время она завоевала большую популярность в исполне­нии Марка Бернеса — киноактера, создавшего на экране целую галерею образов, близких мокроусовскому герою.

Интересно вступление к этому сочинению. По своему интонационному строю, ритмике, фактуре оно никак не связано с песней: ни один из элементов первых тактов, звучащих у фортепиано, в песне не повторяется, не по­лучает развития. Между вступлением и собственно пес­ней возникает связь по контрасту. Две-три детали — и композитор как бы напоминает о том, что ушло в прош­лое и что, вместе с тем, осталось жить сегодня. Это — интонации чувствительного городского романса, под­черкнуто «надрывные» всплески эмоций. Это — и сурово-сдержанные интонации песен грозных военных лет (не­сколько модифицированные, смягченные фразы-реми­нисценции из «Заветного камня» в конце вступления).

Интонационный строй мелодии как будто лишен откровенных связей с народной крестьянской песней. Однако это не так. Мелодия городского склада органич­но впитала широкую распевность и лирическую интона­цию русской народной песни, и возникла правдивая ха­рактеристика героя нашего времени:

Все руками собственными создано,
Пройдены нелегкие пути.
Под степными звездами,
Обжитыми звездами
Хорошо любимую найти.

Говоря о песенном творчестве Б. Мокроусова, следует вернуться к его опере «Чапай»: она насквозь песенна; именно песня — основное средство музыкальных характеристик в этой опере.

В свое время критики писали о подкупающей непо­средственности и доступности музыкального языка оперы, о его связи с современной интонацией массовых бы­товых музыкальных жанров. Но нередко писали так, что эти особенности оперы выглядели скорее ее недостатками. Между тем Мокроусов попытался раскрыть психо­логию новых героев, рожденных революцией, их духов­ный мир, выбрав средства музыкального выражения, наиболее близкие, по его мнению, внутреннему миру этих людей. Пусть далеко не все ему удалось, но композитор несомненно внес свою лепту в процесс становления советской оперы на современную тему.

Отходя от традиционных оперных вокальных и орке­стровых форм, Мокроусов пытался решить проблему му­зыкальной драматургии, опираясь на методы свободно­го музыкального развития народно-песенного материала. Лучшие страницы «Чапая» стали «сгустком» всего цен­ного, что было найдено композитором в процессе освое­ния фольклора в песнях-сказах, в работе над произве­дениями разных жанров, и прежде всего — над песней.

В свою очередь все, чего удалось достичь композито­ру в опере, инструментальной музыке, где метод твор­ческого подхода к народной основе получил дальнейшее обогащение и развитие, — определяло новый уровень его работы и в песенном жанре.

К содержанию

В творческой работе Б. Мокроусова были особен­ности; он сам рассказывал о некоторых из них: «...В отличие от многих композиторов, я вначале создаю му­зыку, а затем поэт пишет по моей просьбе стихи на за­данную тему. Кое-кто считает такой метод «порочным», но это вопрос спорный. В свою защиту могу сказать, что самые популярные мои песни, в том числе «Сормовская лирическая», написаны именно таким образом»¹. Б. Мокроусов писал и на готовые тексты, но все же пред­почитал метод так называемой подтекстовки. Это не ограничивало его фантазию. Вряд ли есть смысл спорить о том, какой путь лучше. Все зависит от индивидуальных особенностей автора и главное — от художественных ре­зультатов. В поддержку Мокроусова можно сказать, что не один он любил именно такой путь. Часто так же ра­ботал и Дунаевский, а в свое время и Глинка.

Борис Мокроусов всегда стремился предельно четко реализовать свой творческий замысел и максимально

точно записать сочиненную музыку. «...Законченное произведение, — вспоминает Б. М. Терентьев, — Борис Андреевич тотчас переписывал начисто. Особенно тща­тельно проставлял все знаки и нюансы. Искал наиболее точное обозначение темпа и характера, так как знал, насколько от этого будет зависеть верное исполнение».

«...Можно знать законы стихосложения, законы гармонии и формы, но этого мало, — в песню надо вложить еще и душу, а без этого она ровно ничего не стоит»². В этом композитор был убежден, без этого не мыслил творчества. А душа музыки, как известно,— мелодия. Мелодии мокроусовских песен броски, рельефны, образны и «общительны». Вызывая большой круг ассоциаций, затрагивая что-то очень близкое, они обла­дают редкой способностью вовлекать слушателя в сферу заключенных в них чувствований, заставляют со­переживать. Чем значительнее роль одного из элементов музыкальной речи в создании образной характеристики, тем сильнее остальные элементы подчиняются ведуще­му. Бесспорно, именно мелодия оказывается у Мокроу­сова основным художественно ценностным носителем эмоционально-смысловой выразительности. Все осталь­ные элементы музыкальной речи, как правило, служат одной цели — наиболее выпукло подать основную ли­нию, подчеркнуть ее самые существенные особенности. Может быть, поэтому фортепианное сопровождение в песнях Мокроусова лишено каких бы то ни было изыс­ков, чаще всего оно предельно просто и уж во всяком случае на первый взгляд кажется таким, никогда не от­влекая на себя излишнего внимания, хотя за этой про­стотой можно отыскать сложную работу композиторской мысли (например, в песне «Милый мой живет в Ка­зани»).

Примечательна еще одна черта, характерная для пе­сенного творчества Мокроусова. В каждой группе песен и романсов были у него излюбленные тональности. Так, песни-романсы, идущие от старинного русского вальса, написаны, как правило, в до миноре. В патриотических песнях гимнического склада преобладает ми-бемоль ма­жор. Большинство строевых солдатских песен — в ми миноре, а в песнях-вальсах рабочей окраины чаще всего встречается ре минор.

Быть может, стойкая привязанность Мокроусова к тем или иным тональностям в близких «музыкальных ситуациях» дает возможность говорить об определенной эмоциональной окрашенности той или иной тональности в его восприятии. Вспомним хотя бы два примера из мокроусовского творчества: печально-драматическая кульминация баллады «Из-под камушка» тоже написана в до миноре — одной из наиболее драматичных для ком­позитора тональностей, хотя вся баллада выдержана в ре миноре; в том же до миноре написана полная драма­тизма лирическая песня «Чует сердце мое что-то».

Вместе с тем приверженность композитора к опреде­ленному комплексу средств при решении сходных худо­жественных задач несет в себе и опасность творческой инерции. Многие не раз замечали на первый взгляд странное свойство песен Мокроусова: каждая в отдель­ности впечатляла, а взятые вместе, они нередко поража­ли однообразием. Слушать их подряд становилось не­интересно, особенно в том случае, если подряд исполня­лись песни одной стилевой группы. И это естественно: одни и те же приемы, много раз повторенные, начинали бросаться в глаза, «перекрывая» своеобразие тонких нюансов каждой песни, рождали ощущение некоторой назойливости.

Вряд ли найдешь тему, жанр песни, которых бы не коснулся композитор. Есть у него песни гражданские, героические, есть песни лирические, шуточные, танцевальные, есть драматические повествования, песни-романсы, песни-баллады, песни-сказы.

Писал Мокроусов также песни пионерские и массо­вые, почти всегда связанные с актуальными темами вре­мени. Среди них можно назвать «Пионерскую лагерную» (сл. С. Васильева), «Без мечты нам жить нельзя» (сл. Ю. Каменецкого), «Песню красных дьяволят» (сл. Р. Рождественского); а из массовых — марши «Лю­ди! пока не поздно» (сл. Е. Долматовского) или «Мы — люди большого полета» (сл. А. Фатьянова) и другие подобные им сочинения. Но ни одна из этих песен не завоевала достаточной популярности и вряд ли вспом­нится читателю. Однако негативные стороны творчества композитора не могут заслонить главного: у лучших мокроусовских песен есть свое лицо. Там, где темы борь­бы за мир, любви к родине, народу Борис Мокроусов решал в близком себе ключе, он совершал художествен­ные открытия. И это не удивительно: разве лирическая песня, воспевающая созидательный труд советских лю­дей или красоту родной земли, менее сильно и убеди­тельно борется за мир, чем та, которая прямо заявляет об этом? Успех определяется нестандартным художест­венно убедительным подходом к решению темы.

В свое время Мокроусов был одним из самых попу­лярных и любимых в народе композиторов-песенников. Его песни пели много и часто. Пели везде. Пожалуй, не было дня, чтобы в открытом концерте или по радио не звучала музыка этого композитора. Многие из лучших песен Мокроусова продолжают жить и сейчас.

В чем же причина такой популярности? Думается, ее нельзя объяснить только сюжетами, близкими слушате­лю, или тем, что песня содержала цепкие интонации, связанные с бытовавшими, знакомыми каждому попевками. Недостаточно было бы и связи песен с популярным героем своего времени. Хотя все это взятое вместе несом­ненно способствовало успеху.

Причина популярности песен Мокроусова заключает­ся в том, что, опираясь на унаследованную от прошлого и современную ему народную основу, композитор сумел возвыситься до самобытного обобщения воспринятого из разных музыкальных истоков, которые питали его, сумел сблизить в своем творчестве прошлое и настоящее, сумел увидеть и раскрыть в музыке лучшие черты характера своего народа.

Но главное — Борис Мокроусов глубоко любил Россию, русского человека и воспел их так, как дано да­леко не каждому.

К содержанию

Источник: сборник «Мастера советской песни». М., 1977